Вельяминовы. Время бури. Книга 2 - Страница 42

– В тихом омуте черти водятся. А еще коммунист. Зачем мне такая обуза?

В Испании ему передавали длинные письма от брата. Степан клялся в преданности партии, правительству и лично товарищу Сталину. Он успел стать старшим лейтенантом. Петр отбрасывал конверты:

– Война скоро начнется. Может быть, его убьют. Не придется всю жизнь краснеть, за алкоголика. Хотя, если бы он в Щелково остался, все могло по-другому повернуться. Пусть лучше пьет… – в армии шли процессы троцкистов. Шпионы пробрались всюду, от высшего командования, до батальонов и даже рот. Петр, вернее, человек на Лубянке, посылал брату за Байкал короткие открытки, на праздники.

Тонечка дышала ему в ухо. Не выдержав, Петр ласково перевернул ее на бок:

– Не могу заснуть, любовь моя. Рядом с тобой нельзя спать… – сжав ее руку, он услышал низкий стон:

– Никогда, никогда тебя не оставлю… – Петр напомнил себе: «Надо дать Тонечке безопасный адрес, в Цюрихе. На всякий случай…»

Кукушка, вдова Героя Советского Союза, спокойно сидела в Швейцарии, управляя делом безвременно погибшего в автокатастрофе герра Рихтера. Фрау Рихтер, с дочерью, ходила в церковь. Она посещала собрания содружества нацистских женщин за границей. Женщина устраивала вечеринки в пользу партии и пекла немецкие сладости. Фрейлейн Рихтер была активисткой в ячейке Союза Немецких Девушек. Они легко получили швейцарские паспорта. Воронов никогда не посещал Цюрих. Он видел Кукушку, ребенком, в детском доме, и на фото, в личном деле. Петр понятия не имел, как выглядит ее дочь:

– Партия знала, о Горском… – размышлял Петр:

– Иосиф Виссарионович мне тогда сказал, что все в порядке. Кукушке, наверное, тоже звание Героя дадут, рано или поздно… – в Цюрихе оборудовали квартиру НКВД. В случае надобности, Кукушка переправляла людей в Советский Союз. Эйтингон объяснил Петру:

– Мы ей не подчиняемся, она занимается европейскими операциями. Устранением, так сказать, людей, по списку… – Наум Исаакович усмехнулся:

– Если тебя привлекут к заданиям, перейдешь в ее ведомство, временно, – кроме троцкистов, они внимательно следили за резидентами НКВД в Европе и дипломатами. Существовала опасность, что в случае отзыва в Москву, работники не исполнят приказ, а решат остаться в Европе. В таком случае они были обречены на смерть.

Петр лениво, сонно открыл глаза. Он просто полежал, любуясь стройной спиной Тонечки, вдыхая запах лаванды, оставшийся на смятых простынях. Соскочив с подоконника, девушка принесла на кровать пепельницу. Петр устроил Тонечку рядом. Они курили, Воронов рассказывал о Цюрихе. Тонечка кивнула:

– Я запомнила, милый. Но зачем, – она, озабоченно, приподнялась на локте:

– Тебя не убьют, потому что, если убьют… – светло-голубые глаза наполнились слезами. Петр испугался:

– Не плачь, пожалуйста. Меня не убьют. Мы поедем домой, в Москву, поженимся… – она лежала, ничком, закусив зубами простыню, сдерживая крик. Тони, торжествующе, улыбалась:

– Цюрих тоже появится в книге. Нет, не сенсация. Бомба. Он чекист, он мне все расскажет. Жена чекиста, что может быть лучше… – она застонала: «Люблю тебя!». Петр даже заплакал: «Тонечка, моя милая…»

– Фон Рабе меня в Москве совершенно точно не найдет, – в такси она, кое-как, прикрыла жакетом порванную блузку. Девушка томно, часто дышала:

– Он меня любит, конечно. Он гонит дезинформацию фон Рабе. Рано или поздно Германия и Советский Союз будут воевать. Пусть убивают друг друга. Я к тому времени окажусь далеко, – в передней, на коленях, Воронов целовал ей руки: «Осенью, любовь моя. Осенью увидимся, в Барселоне».

Огни машины исчезли в сумерках. Мисс Ирена Фогель, у раскрытого окна, проводила взглядом форд:

– Какая девушка красивая. Одета хорошо, что она делала в дешевом пансионе? – мисс Фогель покраснела. Она зажгла субботние свечи, пробормотав благословение. Девушка обвела взглядом крохотную квартирку, с тремя комнатками и узкой кухней. В спальне Ирена повесила театральные афиши.

Завтра они с мистером Горовицем шли в музей, и обедали у Рубена.

– Он джентльмен, – сказала себе Ирена, – он проводит меня до дома… – Ирена, немного боялась думать, что случится потом. Убрав квартиру, девушка накрахмалила постельное белье. Ирена испекла штрудель, по рецепту бабушки и купила хороший кофе в зернах.

Девушка сжала руки:

– Он мне нравится, очень нравится… – сердце часто забилось. Ирена вспомнила его серо-синие глаза:

– Откажет, так откажет. Но я не могу, не могу не попробовать… – велев себе успокоиться, она села к старому фортепьяно: «Надо выбрать, что ему спеть».

Низкое, красивое контральто, вырвалось в открытое окно. Петр услышал: «Summer, time, and the living is easy…». Он задремал, под медленный джаз, думая о Тонечке.

Светловолосый, молодой человек прошел мимо фонтана Бетесды, в Центральном Парке. Он остановился, глядя на журчащую воду. Бронзовый ангел, расправив крылья, простирал руку к мраморному пьедесталу.

Субботний вечер был тихим, горожане устремились на пляжи, на карусели Кони-Айленда, в рестораны на берегу океана. Над головой Мэтью шелестели вязы. Он, покуривал сигарету, засунув руку в карман пиджака. Мэтью понравился мистер Нахум. Вчера, гуляя по Нижнему Ист-Сайду, они говорили о Советском Союзе. Русский рассказывал о великих стройках. Мистер Нахум, внезапно, погрустнел:

– Мистер Теодор, к сожалению, скончался. Несчастный случай на производстве. Даже у нас такое пока случается… – Мэтью решил, что русскому идет четвертый десяток, однако руководитель, все равно, напоминал ему отца. Он и вел себя, как отец. Мистер Нахум выслушал соображения Мэтью о его дальнейшей карьере: