– Не мужу, конечно. Но это не мое дело… – он щелкнул пальцами. Сестра быстро расчесала сбившиеся волосы Лауры, покрыв их косынкой:
– Вы у нас красавица, Ояма-сан. Надо выглядеть безукоризненно… – ей поменяли рубашку, принесли шелковый халат и проводили на кровать. В зале было убрано, приятно пахло сосной. Сестры зажгли ароматическое курение.
– Я приведу Ояму-сан, – пообещал врач. Оказавшись на руках у Лауры, ребенок успокоился. Она вспомнила:
– У Тони тоже дитя будет, летом. Бедная, мужа потеряла. Она молодая девушка, встретит кого-нибудь… – Лаура не могла отвести взгляд от маленького. Сына завернули в белоснежные пеленки. Темноволосую голову прикрыли трогательной, тоже белой, вязаной шапочкой. Йошикуни закрыл раскосые глазки, щечки ребенка порозовели. Он сопел, прижавшись к груди Лауры. Девушка шептала:
– Мальчик мой, мой хороший. Здравствуй, здравствуй. Мы с тобой будем гулять, я тебе песенки спою. Поедем к дедушке, в Лондон… – Лаура почувствовала слезы на глазах:
– Папа обрадуется, у него первый внук. Надо маленького крестить, Наримуне согласился. Назовем Франческо, в честь дедушки моего… – она осторожно, нежно, укачивала мальчика. У него были длинные, темные ресницы, знакомый Лауре, высокий лоб, и резкий очерк подбородка:
– Ты на папу похож, мой хороший… – она склонилась над мальчиком, не замечая открытой двери. В коридоре Наримуне попросил врача, ненадолго оставить их одних.
Доктор улыбнулся:
– Конечно, Ояма-сан. Волшебное, замечательное время единения семьи. Мы обычно приглашаем фотографа, через несколько дней, когда мать окончательно оправится. Вы, наверное, тоже захотите… – Ояма-сан промолчал, только посмотрев на золотой хронометр: «Вы у себя в кабинете будете?».
Врач кивнул.
– Я вас найду, – мужчина толкнул дверь родильного зала. Наримуне заставил себя смотреть только на ребенка:
– Она его видит в последний раз. Лгунья, предательница, шпионка… – Лаура подняла темные глаза, всхлипнув:
– Наримуне, милый мой, ты приехал. Наш сыночек, он такой красивый… – Лаура, внезапно испугалась. Наримуне стоял, не приближаясь, бесстрастное лицо не дрогнуло. Ребенок поворочался, но, казалось, заснул еще крепче.
– Что? – тихо спросила девушка:
– Что случилось, любовь моя? Почему ты не подходишь… – он все же подошел. Наримуне, краем глаза, увидел спокойное лицо мальчика:
– Прости меня, сыночек, – попросил он, – я сделаю то, что надо, и заберу тебя. Папа здесь, не бойся… – он достал из кармана пиджака пакет. Наримуне, молча, разложил на шелковом одеяле бумаги.
Ощутив дрожь в руках, Лаура велела себе успокоиться:
– Он был в моих комнатах, видел блокноты… Откуда у него меморандумы… – девушка сглотнула:
– Надо сообщить в Лондон, что в секретной службе есть немецкий агент. Они союзники Японии. Но кто? Джон ездил в Германию. Нет, Джон не может… Господи, о чем я? – ребенок захныкал. Не отводя глаз от бумаг, Лаура спустила рубашку с плеча. Мальчик успокоился, найдя грудь. Наримуне глядел поверх ее головы:
– Прямо сейчас, иначе она начнет лгать, как лгала раньше… – Лаура, одной рукой, собрала бумаги:
– Наримуне не признается, откуда документы, никогда. Надо попросить прощения, надо…
Она ничего не успела сделать. Наримуне, размеренно, спокойно, сказал:
– Ты докормишь моего сына, и отдашь его мне. Комнаты, и медицинское обслуживание, оплачены на месяц вперед. Я оставлю главному врачу деньги, на твой билет до Токио. Вернувшись в столицу, ты немедленно попросишь своих… – он сжал пальцы в кулак, – начальников, о переводе из Японии. Если ты хотя бы попробуешь приблизиться ко мне, или ребенку, бумаги, – Наримуне забрал пакет, – попадут в тайную полицию. Я не желаю больше тебя видеть, никогда… – убрав конверт, он протянул руку: «Я жду».
Она рыдала, тихо, широко открыв рот. Лицо исказилось:
– Наримуне, я хотела с тобой поговорить, я собиралась. Пожалуйста, поверь мне, я не делала ничего дурного… – мужчина, издевательски, усмехнулся:
– Ты и в Лондоне пришла ко мне по заданию, да?
Лаура хватала воздух, стараясь не потревожить ребенка. Она сгибалась от боли где-то внутри, в сердце:
– Я никогда, никогда бы не смогла, Наримуне. Я у тебя ничего не спрашивала, ты помнишь? Я люблю тебя. Пожалуйста, пожалуйста, прости меня, не забирай Йошикуни… – сын заплакал. Наримуне пришлось силой разомкнуть ей руки. Она сползла с постели, встав на колени, цепляясь за полу его пиджака:
– Не надо, не надо. Ты не заберешь маленького, я мать… – Лаура ползла вслед за ним, ребенок рыдал. Она закричала:
– Ты не можешь, не имеешь права! Ты не отнимешь у меня дитя!
Девушка заставила себя подняться на ноги. Кровь испачкала подол рубашки, потекла по халату. Наримуне, одной рукой удерживая сына, схватил ее за плечо:
– Я позову врачей. Скажу, что ты пыталась задушить ребенка. Временное помешательство, после родов. Тебя отправят в лечебницу, а я позабочусь, чтобы бумаги прочли в тайной полиции. Они тебя навестят, и твой дипломатический иммунитет тебе не поможет, понятно? Тебя вышлют не тихо, а со скандалом… – Лаура ощутила на губах металлический привкус крови:
– Пожалуйста… – она рухнула на колени, преграждая путь к двери, – Наримуне, я люблю тебя! Я мать нашего мальчика… – она лежала на полу, закрывая собой выход: «Не делай этого, Наримуне…».
– У моего сына нет матери, – мужчина, переступив через нее, захлопнул дверь: «Она умерла».
Услышав из палаты низкий, звериный вой, Наримуне, не оглядываясь, пошел по коридору. Он укачивал плачущего ребенка: