Вельяминовы. Время бури. Книга 2 - Страница 37

– Папа сегодня устроится на террасе пансиона, у озера, в прохладе, с миссис Фогель.., – Меир, вылетел на платформу станции Вторая Авеню. Вытирая пот со лба, он оправил помятый костюм. Галстук сбился. У него оставалось ровно пять минут, но, на его счастье, цветочный лоток помещался рядом с выходом. Меир схватил фиалки: «Сдачи не надо!». Лавируя между машинами, он перебежал дорогу.

У касс театра Кесслера бурлила толпа, пахло духами и воздушной кукурузой, слышался женский смех. Парни с Нижнего Ист-Сайда, в длинных пиджаках, с накладными плечами, широких брюках, в федорах, подпирая углы, покуривали, ожидая девушек. Меир посмотрел на многоцветные афиши, на идиш. «Прекрасная Американка, в заглавной роли мисс Ирена Фогель». Мисс Фогель, на фотографии, весело улыбалась, сдвинув шляпку набок.

– Хорошенькая, – подумал Меир, – она на мать похожа… – поправив галстук, юноша завернул за угол. Он едва не опоздал, но успел сделать вид, что ждет у двери четверть часа, а, то и больше. Мисс Фогель оказалась ниже его, кругленькая, уютная. Под шелковым платьем колыхалась большая грудь. У нее были материнские глаза, цвета каштана и красивый голос:

– Мистер Горовиц… – она протянула руку, – очень, очень рада. Мама предупредила. Спасибо за цветы… – девушка покраснела. Меир вспомнил: «Двадцать один ей, мать говорила. На год меня младше».

– Я вас на хорошее место усажу, – пообещала мисс Фогель. Она шла впереди, по узкому коридору. Меир никогда не заглядывал за кулисы театра, в чем и признался актрисе.

Девушка смутилась:

– Если хотите… Мы после спектакля идем в Кафе Рояль, на Двенадцатой улице… – у нее были темно-красные, пухлые губы. Широкие бедра немного покачивались. На Меира повеяло запахом фиалок

Юноша не выспался. Вчера, в столице, последнее совещание закончилось почти на рассвете. Меир напомнил себе: «Она недавно в Америке, отца потеряла. Понятно, что ей одиноко. Надо ее поддержать».

– Хочу, мисс Фогель, – девушка провела его в пустую ложу и устроила в первом ряду:

– Здесь бинокль не нужен. Только оперетта на идиш, мистер Горовиц… – у нее был сильный немецкий акцент:

– Рав Горовиц, ваш брат, знает идиш, а вы? – она накрутила на палец прядь черных, кудрявых волос. Девушка, решил Меир, напоминала купальщицу Ренуара.

– Я тоже знаю, – уверил ее Меир:

– Мы все на идиш говорим. Наша мама покойная в Польше родилась. Вы будете петь арию, – он рассмеялся, – где агитируете еврейских женщин бороться за свои права… – оперетта была об американской девушке, приехавшей в довоенную Польшу. Ирена кивнула:

– Мы в старых костюмах играем. В корсетах… – она хихикнула: «Встречаемся у служебного входа». Мисс Фогель убежала. Зрители рассаживались по местам, потертый бархат кресел блестел в свете хрустальных люстр.

– Хорошая девушка, – добродушно подумал Меир. Он закурил, под звуки увертюры.

Стену небоскреба Флэгга, на углу Пятой Авеню, и Сорок Восьмой улицы, украшали огромные буквы: «Чарльз Скрибнер и сыновья». Подходя к зданию, рассматривая надпись, Тони вспомнила золоченую эмблему «К и К», над подъездом особняка Кроу, в Лондоне, на Ганновер-сквер. Девушка сказала себе:

– Он фашист. Я уверена, он не останется в Лондоне, а переедет в Берлин. Скатертью дорога.

Зиму Тони провела в Мехико, где писала для местных газет и занималась книгой. Ее интервью с Троцким опубликовали в New York Times. Тони отправила синопсис и первые главы книги в издательство Скрибнера. Они печатали Фицджеральда и Хемингуэя. «Земля крови» вышла три недели назад. Редактор Тони заметил, что продажи обогнали самые оптимистичные прогнозы.

– Очень хорошо, – одобрительно сказал мистер Адамс, – что вы не пошли путем художественной прозы. Война в разгаре, публика хочет читать репортажи с места событий. Романы и пьесы еще появятся, а пока нужны свежие сведения. Кровоточащие, так сказать. Кровь, мистер Френч, двигатель нашего дела, – редактор усмехнулся: «Вы газетчик, вы это знаете».

В Мехико Тони обещала себе:

– Я напишу папе, Джону. Дам знать, что я жива. Когда выйдет книга, когда я вернусь в Испанию… – об этом плане она никому не говорила, даже Троцкий ничего не знал. Тони расспрашивала изгнанника о Советском Союзе, практикуя язык. Она понимала, что пока ей не избавиться от акцента, но это было неважно. Тони хотела, в Барселоне, купить хорошие местные документы. По-испански она объяснялась свободно.

– Или достать французские бумаги… – размышляла она, идя за мистером Адамсом по коридору, в кабинет президента издательства, – получить советскую визу… – Троцкий и Ривера, за ней ухаживали, немного по-стариковски. Тони не принимала ничьих авансов, даже молодых мексиканских журналистов, а юношей вокруг было много.

Сняв скромную комнату в пансионе, она почти каждый день бывала у Троцкого, и работала. Иногда Тони выбиралась в кафе, выпить вина и потанцевать. В Нью-Йорке, девушка остановилась в отеле «Барбизон», на Шестьдесят Третей улице. Мужчины в гостинице дальше фойе не допускались. Тони обычно презрительно отзывалась о подобных местах, но сейчас она, с удовольствием, возвращалась в отель. В «Барбизоне» отыскать ее было невозможно.

Тони пользовалась английским паспортом. Книгу она написала под псевдонимом, придуманным в море, по дороге из Испании в Мексику. На свет появился мистер Энтони Френч. Девушка хотела, чтобы он прожил долгую и успешную жизнь. Оказавшись в Мехико, она, иногда, просыпалась, видя голубые, холодные глаза фон Рабе. Тони облегченно, вздыхала: « Здесь он меня не найдет. Он меня вообще больше не найдет».