Когда сын приезжал в Лондон, они не встречались. Свидания были слишком опасны. Питер жил в городском особняке Мосли и Дианы, или гостил в поместьях аристократов, заигрывающих, как, мрачно говорил герцог, с Гитлером. Сын посещал приемы у Риббентропа, в немецком посольстве:
– Риббентроп возвращается в Берлин, – вспомнила леди Кроу, – он получил пост министра иностранных дел. Питер с ним очень сдружился. С ним, с Геббельсом. Господи, – Юджиния невольно перекрестилась, – убереги моего мальчика, прошу Тебя.
Джон успокаивал ее.
Герцог не мог рассказывать ей всего, но Джон говорил, что Питер, в Германии, не один. Рядом с ним работали другие люди, антифашисты, противники Гитлера. Юджиния, однажды, вздохнула:
– Ты упоминал, Джон, о концентрационных лагерях. Дахау, Бухенвальд… Что станет с Питером, если его начнут подозревать, если кто-то узнает… – Джон ничего не ответил. Юджиния понимала, что сын, в случае разоблачения, закончит смертной казнью, а вовсе не лагерем. Стоя на перроне вокзала, она, испуганно, подумала:
– Если через Питера фото передали? Тони жила в Испании. У Франко много немецких советников. Если она, каким-то образом, попала за линию фронта? Бедная девочка, ее принудили. Все случилось не по ее воле… – дома Юджиния заставила себя пристально рассмотреть лицо Тони:
– Это наркотики, – сказала себе Юджиния, – наверняка. Я работала в госпитале. У некоторых раненых были подобные глаза… – когда Питеру исполнился год, Юджиния взяла няню. Она пошла на курсы медицинских сестер, с женами Джона и Джованни. Тогда ей стало немного легче, после гибели мужа:
– Они меня очень поддержали… – вспомнила Юджиния покойных родственниц, – они тоже мужей ждали. Боялись, что получат похоронное письмо, как я. Джованни вернулся из Бельгии, без ноги, Джона газами отравило. У Маленького Джона и Питера одна няня была, на двоих. Она и за Лаурой со Стивеном присматривала. Леди Джоанна тоже с нами в госпитале работала. В последний год войны Тони с Констанцей родились. Кто знал, что Джоанна детей оставит и в Антарктиду отправится, что испанка начнется,… – сын тогда заболел. Юджиния неделю провела в детской, ночуя на полу измеряя температуру, меняя белье. Питер, выздоравливая, требовал еды. Юджиния вспомнила ясные, лазоревые глазки ребенк:
– Фото не Питер привез. Во-первых, он вскрывает конверты, копирует документы. Осторожно, конечно. Во-вторых, он в апреле появится, не раньше. Местные фашисты подарки Гитлеру отправляют… – сын сообщал о визитах запиской, на безопасный ящик, в Лондоне. Остальное было заботой герцога. Джон приносил письма сына. Юджиния всегда читала их одна, всхлипывая, просматривая ровный, знакомый почерк:
– Милая мамочка, у меня все хорошо. Не волнуйся, пожалуйста, скоро все закончится. Мы поедем в Мейденхед, будем гулять по берегу реки… – Джон с сыном вышли из вагона. Юджиния увидела удивленные глаза герцога. Женщина отправила графа Хантингтона за кофе. Маленький Джон не читал Daily Mail. Опасности, что юноша заинтересуется газетой, не было. Юджиния, со значением, посмотрела на охранников герцога. Джон повел рукой: «Отойдем». Оказавшись у колонны, он быстро поцеловал ее в щеку: «Что такое?».
Герцог приехал в охотничьей куртке старой замши, в потрепанном, шерстяном шарфе. Светлые волосы прикрывала твидовая кепка:
– Он постарел, – Юджиния видела глубокие морщины в углах прозрачных глаз, и на высоком лбу, – с тех пор, как Тони погибла. Или не погибла… – она вынула из кармана шубки раскрытую на третьей странице газету. Рассматривая фотографии, Джон побледнел. Рядом напечатали снимок двухлетней давности, из Букингемского дворца. Тони тогда представляли ко двору. Юджиния подумала:
– Они не преминули упомянуть, что Тони крестница вдовствующей королевы Марии.
Лицо герцога дрогнуло, на одно мгновение. Юджиния, торопливо, сказала:
– Я на машине. Я тебя отвезу… – он вовремя спрятал газету, в карман куртки. Сын, проталкиваясь через толпу, аккуратно держал стаканчики с кофе, на картонном подносе, американского образца. Джон остался доволен поездкой. В Блетчли-парке кипела работа. В усадьбу прокладывали отдельные телефонные и электрические кабели. Инженеры занимались изоляцией здания и подвалов. Осматривая комнаты для персонала, герцог повернулся к сыну:
– Забери что-нибудь из особняка, из замка. Серебро, ковер, гравюры. Уютнее станет. После Рима, ты нечасто будешь в город выбираться, а, тем более, на континент… – юноша сидел на подоконнике, глядя на серый, унылый сад.
Джон, положил руку на оправленный в медь медвежий клык: «Но ты ко мне приедешь, папа?». Он, внезапно, почувствовал крепкую руку отца, на плече. Герцог обнял его:
– Приеду, сыночек. Когда смогу… – отец оборвал себя. Вернувшись из Испании, Джон с отцом уехал в Банбери, на выходные. Герцог вздохнул:
– Я должен был догадаться. Машина не зря в Лондоне оказалась. Юджиния… – он почему-то покраснел, – Юджиния мне позвонила. Спросила, почему ягуар Тони на Ганновер-сквер стоит, у обочины, а не в гараже. Она не из Лондона в Испанию отправлялась. Кто-то пригнал машину в столицу. Берри, наверное, – герцог курил, откинувшись в кресле, – из Плимута. Тони, скорее всего, с летчиками майора Кроу в Испанию попала.
Маленький Джон открыл рот, герцог устало добавил:
– Тайно. Стивен ничего не знал, я уверен. Не надо ему говорить, он себя винить начнет… – комнаты дочери в замке, в особняке на Ганновер-сквер, и в Саутенде, Джон закрыл на ключ, даже не переступая порога.