Вельяминовы. Время бури. Книга 2 - Страница 98

Однако предполагаемая новобрачная кольца не носила. Официант никогда еще не видел более скучно одетой молодой женщины. Со спины ее можно было принять за ученицу строгой, католической школы.

Официант выносил в зал кофейник, когда появилась гостья. Она, кажется, не надевала ничего другого, кроме серых юбок и синих кофт. Ноги и руки у нее были хрупкие. Рыжие, коротко подстриженные волосы, падали на белый, строгий воротник блузки.

Официанту стало интересно, кто они такие. Итальянец справился у портье. Гости, брат и сестра, записались под фамилией Брэдли. Жили они в смежных номерах. Каждое утро их увозила машина с дипломатическими номерами. Возвращались они вечером, ужиная у себя. Официант не мог понять, почему у синьорины Брэдли такой усталый вид.

Констанца опустилась в кресло. Джон сообщил:

– Для тех, кто вчера не слушал радио, Австрии, больше не существует… – кузина отозвалась:

– Я знаю. Я в ванной включила новости… – белая кожа сияла. Джон удивился:

– Она за полночь ложится, с расчетами. Но все равно, измученной не выглядит… – Джон, в Кембридже, в общем, не вникал в работу физиков. Только на виа Панисперна, во владениях мистера Ферми, он понял, сколько времени тратится на каждый эксперимент. Они приезжали в лабораторию к семи утра. Осмотрев Джона с головы до ног, Ферми, внезапно, улыбнулся:

– Вы тот самый юноша, способный математик, родственник доктора Кроу?

Джону ничего не оставалось, кроме как согласиться. Его отправили в крохотный кабинет. Весь день, с коротким перерывом на обед, Джон обрабатывал бесконечные ряды цифр, и строил графики. Лаборатория Ферми занималась получением искусственных изотопов, на основе так называемых медленных нейтронов. Кузина стояла у бассейна с золотыми рыбками, в вестибюле лаборатории:

– Именно здесь мистеру Ферми впервые пришла в голову мысль о том, что ядра атома будут захватывать нейтроны эффективнее, если между мишенью и источником нейтронов разместить, массу воды. Или парафин, – добавила Констанца. Ее глаза, восторженно, блестели.

Из объяснений кузины, Джон понял, что чем медленнее двигался нейтрон, тем легче возникали реакции превращения элементов. Все это требовалось для создания, в будущем, вещи, которую Констанца, благоговейно, называла ядерным реактором. Кузина надеялась, что больше не понадобится, для получения электричества, сжигать уголь или нефть:

– Энергетика изменится, – девушка расхаживала по номеру, держа тетрадь, – навсегда. Мы избавимся от дыма, прекратим эксплуатировать природные ресурсы… – вспомнив, что в Судетах, на которые, судя по всему, нацелился Гитлер, находятся месторождения урана, Джон осторожно спросил: «С точки зрения вооружения, такая вещь тоже полезна?»

– Мы не участвуем в подобных проектах, – отчеканила Констанца, – и не будем.

Констанца и сама, ночами, сидела над формулами. Говорили, что Ферми, в этом году, получит Нобелевскую премию. После церемонии физик не собирался возвращаться в Италию:

– Кузен Мэтью, в Америке, учеными занимается, – вспомнил Джон, – Ферми, наверняка, будет работать на военное ведомство, что бы Констанца ни говорила… – Джону понравился Этторе Майорана, которого Ферми прочил в свои преемники. Итальянец, тихий, скромный человек, всегда извинялся, принося Джону очередные цифры:

– Вы, наверное, рассчитывали на более интересное времяпровождение, синьор Джон…

– Ничего, синьор Этторе, – весело отзывался юноша, – музеи от меня не убегут.

Майорана, со старомодной предупредительностью, вставал, когда поднималась Констанца, открывал ей двери, и вообще, как думал Джон, производил впечатление достойного человека.

Политику они, в лаборатории, не обсуждали.

Джон видел Рим только из окна посольской машины. Город усеивали портреты дуче и триколоры с эмблемами фашистской партии. Флаги развевались даже на Колизее. Над виа дель Корсо, в почти летнем, синем небе, колебался лозунг: «Credere, Obbedire, Combattere». «Верь, Подчиняйся, Сражайся». Верить и подчиняться предлагалось дуче, сражаться, за него же.

Джон ждал воскресенья, чтобы, как следует, изучить город. Физики тоже иногда отдыхали. В субботу Ферми отпускал сотрудников после обеда. Вчера кузина, небрежно, сказала Джону:

– Ты иди. Ты в магазины хотел заглянуть, а у меня и мистера Майораны эксперимент в разгаре. Машина меня заберет, не волнуйся.

Джон воспользовался неожиданно выпавшим свободным временем, чтобы обследовать магазины на виа дель Корсо. Он бросил монетку в фонтан Треви и вскарабкался по Испанской лестнице. Юноша постоял наверху, открыв рот, осматривая красные, охряные крыши города, шпили, колокольни, огромный, мощный купол базилики святого Петра:

– Музеи завтра, – улыбнулся Джон, – Ватикан, вилла Боргезе, Колизей, Форум… – он дошел пешком до Венецианской площади, где стоял новый, беломраморный памятник королю Виктору Эммануилу. Джон зажмурил глаза от обилия колонн, фонтанов, бронзы, и статуй. Ферми, показывая ему карту города, рассмеялся: «Здесь вы увидите нашу вставную челюсть, синьор Джон».

Отправившись дальше, к реке, Джон полюбовался синагогой. Он съел в кошерной забегаловке жареных артишоков и вышел на Площадь Цветов.

Устроившись на кованом стуле, с кофе, Джон долго смотрел на упрямое лицо, под бронзовым капюшоном. Джордано, сложив руки на книге, хмуро глядел куда-то вдаль:

– Интересно, – Джон щелкнул зажигалкой, – он прямой предок Констанцы. Если, это, конечно, правда, о первой леди Констанце. Наша Констанца, мне кажется, на нее похожа… – Джон купил кузине букет свежей мимозы. На гранитном постаменте памятника Бруно высекли надпись: «Бруно, от столетия, которое он предугадал, на месте, где горел костер».