– Надо мне было замуж выйти. Я молодой женщиной овдовела… – Джон поцеловал ей руку:
– Мы с Джованни дураки. Оба побоялись тебе предложение делать… – Юджиния вздохнула:
– Ничего, милый. Как сложилось, так и сложилось… – конец января оказался теплым. Они с Джоном взяли лошадей, в Гайд-парке. Тронув поводья гнедого, Юджиния замялась:
– Джон, скоро мальчик домой вернется? Партии Мосли запретили носить униформу, устраивать собрания…
– Благодаря тебе, – они ехали рядом, по утоптанной дорожке. День выпал почти весенний, на голых ветвях деревьев щебетали птицы. Джон почесал коротко стриженые, светлые волосы:
– Не буду врать, милая, не знаю. Пока что Питер удачно водит их за нос, с якобы перемещением заводов в Германию. И потом, – он пошарил в кармане охотничьей куртки старой замши, – Гитлер аннексирует Австрию, о чем Питер посылал сведения… – Юджиния остановила лошадь: «Аншлюсс, я помню».
– Аншлюссирует, – сочно сказал герцог, – какая разница.
Закурив, он закашлялся, помахав рукой: «Молчи. Я с Ипра кашляю, я привык».
– Раньше ты меньше кашлял, – заметила Юджиния. Джон уверил ее:
– Все из-за Гитлера, дорогая моя, – легко перегнувшись в седле, он сорвал ранний нарцисс: «Держи».
– Пэр Англии нанес ущерб собственности его величества, – задумчиво сказала Юджиния, принимая цветок:
– Это в The Times напишут. А в Daily Mail, «Аристократы, распоясавшись, топчут публичные парки»… – расхохотавшись, Джон поцеловал ее в щеку: «Нарцисс вырос по ошибке. Впереди нас ждут морозы».
Мокрый снег залепил окно кабинета. Второй день, шел ледяной дождь. Дороги в Лондоне покрылись серой кашей, центр города сковали бесконечные пробки. Взяв сына, Джон уехал в Блетчли-парк, в Бакингемшире. Правительство приобрело усадьбу, чтобы перевести из города правительственную школу кодов и шифров. Маленький Джон стал магистром математики:
– Не надо им в Лондоне оставаться, – заметил Джон, – здесь все на виду. В Блетчли-парке очень удобно. Имение между Оксфордом и Кембриджем расположено. Мы в университеты ездим за новыми работниками… – они с Юджинией лежали в спальне герцога, на Ганновер-сквер. Юджиния, заплетая косы, приподнялась:
– А Констанца? Она глава лаборатории, в ее годы… – женщина, восхищенно, покрутила головой.
– А что Констанца? – удивился герцог:
– Съездит в Италию, к синьору Майорана. Маленький Джон ее проводит. Вернется, и продолжит спокойно заниматься, чем занималась. Под присмотром, конечно, – герцог нетерпеливо спросил: Обязательно каждый вечер их укладывать? – он взял у Юджинии серебряный гребень, – я, все равно, их растреплю… – Юджиния услышала, как он подавил кашель.
Женщина сказала себе:
– Все из-за волнения. Он еще после гибели Тони не оправился. Не хочет памятник ставить… – Юджиния не заговаривала о таком с герцогом. При упоминании о покойной дочери его лицо сразу менялось.
Юджиния намазала блин черной икрой:
– Скоро они вернутся. Джованни в Ламбете ночует. Он приводит в порядок архивы тамошние, во дворце. Втроем поедим. Давно я Маленького Джона не видела… – женщина вспомнила пустые полки в кладовой:
– Зеленщику надо позвонить, мяснику. Нет, – решила Юджиния, – пешком в магазины прогуляюсь. Погода погодой, а надо воздухом дышать. Лаура пишет, что у нее все хорошо, в Токио. Но пока домой не собирается… – за завтраком Юджиния читала письма от родни, или, как она, кисло, говорила герцогу, судебную хронику.
Доктор Горовиц писал, что его младший сын в Вашингтоне. Процесс в Гааге, судя по всему, затягивался:
– Он, – Хаим никогда не называл почти бывшего зятя по имени, – требовал, чтобы ему передали опеку над детьми. Судья, слава Богу, оказался разумным человеком, и согласился с доводами нашего адвоката. Мальчики маленькие, нельзя их отрывать от матери.
Он был вне себя, когда слушание по разделу недвижимости закончилось присуждением Эстер права проживать в особняке до совершеннолетия детей.
В отместку, он подает встречный иск, и требует передачи ему одного из мальчиков. Думаю, здесь он тоже останется ни с чем. У Эстер есть заключения именитых педиатров. Близнецов разлучать нельзя… – Юджиния нашла в конце листа строки:
– Он сказал Эстер, что она может умереть, но еврейского развода не дождется…
– Значит, и замуж она выйти не сможет, – пробормотала Юджиния, потянувшись за вторым блином:
– Хаим объяснял. Только за не еврея, и то, все ее будущие дети станут незаконнорожденными. Денег, он, что ли хочет? Детей Эстер ему не отдаст, даже одного – тяжело вздохнув, женщина посмотрела на распечатанный конверт, с бельгийскими марками.
Барон де ла Марк, в свойственной ему кроткой манере, писал, что дочь учится в Лувене. Семья ожидала хороших новостей из Голландии:
– Дорогая Юджиния, мы будем только рады видеть мальчиков в Мон-Сен-Мартене. Может быть, Давиду присудят опеку над ними на каникулы. Элиза и Давид собираются пожениться в нашей мэрии, когда процесс закончится. Будем надеяться, что, после Пасхи состоится свадьба. Младший Виллем еще в Париже. Он аккуратно пишет, да и Мишель сообщает, что все в порядке… – Юджиния налила себе еще кофе.
Доктор Горовиц, разумеется, о де ла Марках не упоминал. Роксанну Горр и ее мужа похоронили на кладбище в Голливуде:
– Меир не успел на церемонию, он только в январе вернулся из Европы. Ривка завещала мне состояние, и оставила крупные суммы для «Джойнта», и других еврейских организаций. Кладбище, хоть и светское, но погребал ее раввин, как положено. Получилось, что мама и папа в Ньюпорте одни лежат. У Аарона все хорошо. Визит Мишеля прошел удачно, тамошним евреям станет немного легче… – Юджиния составила проект билля об ослаблении ограничений на эмиграцию детей, без сопровождения родителей, в Британию и Палестину. Она встречалась с работниками Британского Фонда в Поддержку Немецкого Еврейства, и с представителями квакеров. Все были готовы принять еврейских сирот.